Актёрский состав «Вишнёвого сада» обещает тонкую психологическую игру. Разорившиеся владельцы имения Раневская и её брат Гаев – заслуженные артисты Краснодарского края Людмила Дорошева и Виктор Плужников. Купивший сад Лопахин – Александр Теханович. Дочери Раневской: Анна – Анастасия Ковьярова, приёмная дочь Варя – Анастасия Радул. Вечный студент Петя, который «выше любви», – Алексей Суханов. Епиходов, «22 несчастья», – заслуженный артист Краснодарского края Алексей Замко, помещик Симеонов-Пищик – заслуженный артист России Равиль Гилязетдинов. Шарлотта Ивановна, мастер иллюзии, – Мария Якубец, лакей Яшка – Илья Сердюков, влюблённая в него горничная Дуняша – Эвелина Слободянюк.
И, наконец, старина Фирс, голубчик Фирс, оставшийся вместе с домом в «той», ушедшей эпохе, лакей 87 лет – заслуженный артист России Дмитрий Морщаков…
Жанр спектакля обозначен как комедия. Но не всё так просто у доктора Чехова.
Его комедии – видимый миру смех сквозь невидимые слёзы.
После премьеры, прошедшей с неизменным успехом, с Михаилом Николаевичем Чумаченко (известным режиссёром, театральным педагогом, профессором ГИТИСа и большим другом «Премьеры») мы говорили о видимом смехе и невидимых слезах, о мистике «Вишнёвого сада», о русском театре.
Как выяснилось, классика ближе, чем кажется. Стоит протянуть руку.
— Уверена, вы видели огромное количество «Вишнёвых садов». Какие спектакли понравились? С Высоцким в роли Лопахина смотрели? А как вам постановка Питера Брука?
— Удивительным образом вы угадали мой вопрос, который я задавал одному из своих учителей – Наталье Алексеевне Зверевой (профессор кафедры режиссуры драмы ГИТИСа. Здесь и ниже – видные деятели отечественного театра и кино – прим. авт.). В свои 85 она очень жёсткий человек. Что бы ни происходило, раз в две недели я приезжаю к ней. Мы говорим о Чехове. И да, мой вопрос был точно такой же: «Сколько «Вишнёвых садов» вы видели». Она задумалась, потом сказала: «Много. Хороших – мало». – «А Питер Брук?» – «Гарнирный театр с коврами? Не интересно». – «А Высоцкий с Демидовой?» – за этим следовала трагическая пауза. – «Да, пожалуй… Но знаете, Миша, там только два человека и было на площадке: Раневская, вся летящая и вся из Парижа, и Лопахин – очень жёсткий и очень земной. Когда они выходили на площадку, было что смотреть».
С «Вишнёвым садом» связана мистическая история. После премьеры он сразу получил формулировку главного спектакля МХАТа.
— Страшно жить с такой формулировкой.
— Конечно! Но через несколько лет начался обратный процесс. Стали публиковаться письма, где Чехов жалуется, что Станиславский комедию изуродовал. И постепенно из ниши главного спектакля МХАТа «Вишнёвый сад» ушёл.
— А какой главный спектакль МХАТа?
— Этот вопрос я задавал Петру Фоменко, Леониду Хейфецу, Марку Захарову, Каме Гинкасу: какой главный спектакль МХАТа? Все говорили: «Три сестры» Чехова в постановке Немировича-Данченко 1940 года.
— Ваш спектакль вы посвятили учителям. Кому?
О, это целая плеяда замечательных людей! Мария Кнебель, Леонид Хейфец, Наталья Зверева, Геннадий Дадамян, Олег Борисов… Последний спектакль, который Леонид Хейфец репетировал в театре им. Маяковского, был «Вишнёвый сад». За два года до своего ухода режиссёр почти ничего не видел, боялся гулять. Я два раза в неделю останавливал репетиции, ехал к нему в центр Москвы. Мы выходили во двор. Десять минут говорили о политике, пять – о футболе. А потом час–полтора – либо о «Вишнёвом саде», либо о Чехове.
— Как после этого всего можно ставить «Вишнёвый сад», я даже не представляю! Это не вопрос. Вопрос такой: ваш педагог Мария Осиповна Кнебель (та самая дочь книгоиздателя, которая сидела на коленях у Льва Толстого) играла Раневскую?
— Нет, в премьере она играла Шарлотту. А Книппер-Чехова сразу была Раневской! Роль писалась специально для Ольги Леонардовны! В 42 Антон Павлович понимал, что начинает уходить. Он умер в 44. И эти два года пьеса из него просто вышибалась! Его заставляли писать.
-Женщины?
— И женщины, и Владимир Иванович Немирович-Данченко. И особенно Савва Тимофеевич Морозов. Была непрекращающаяся атака!
— Почему Раневскую так любят актрисы?
Здесь две простые вещи. Первая – актрисы любят страдать. И вторая – они любят поговорить. Монолог «Мои грехи» Раневской – нам ещё предстоит научиться играть трагический монолог как абсолютную комедию.
— На Ночи искусств в Молодёжном театре вы рассказали, что Мария Кнебель учила вас рассматривать режиссуру как время и пространство. В «Вишнёвом саде» время и пространство какие?
Мария Осиповна взяла нас в свою мастерскую, но мы проучились у неё только первый курс. Она жила в конце Калининского проспекта. Из ГИТИСа Кнебель ходила домой пешком с каждым студентом по очереди. Мы шли три часа. Это тоже было постижение «времени и пространства»…
Мне радостно, что мы не сократили оригинал А.П. Чехова ни на одно слово! Спектакль идёт 2 часа 20 минут. Мы сразу договорились с актёрами, что пауза – это пять секунд тишины. Если пауза прописана Чеховым. Других пауз нет. Это к разговору о времени.
— В ключевой сцене спектакля, где Лопахин говорит, что он купил сад, а Раневская начинает кружиться, пауза была дольше… Кстати, почему кружение Раневской было похоже на танец дервиша? Невероятно красиво!
Мы начинали с лезгинки – как у Чехова в ремарке. А получилось что получилось.
— Теперь о главном. Понимаю, почему слово «комедия» у вас написано на афише. Это дань Антону Павловичу. Он говорил, что его «Вишнёвый сад» – это комедия и даже фарс. Я пыталась заставить себя увидеть комедию – и не смогла… Почему?
У меня был интересный промежуток жизни. Странный. Я был ассистентом режиссёра Олега Львовича Кудряшова на спектакле «Клоп». Это был первый спектакль, который в конце 80-х поехал по заграницам. И вдруг за пять месяцев до премьеры мне сообщают, что Наталья Алексеевна Зверева хочет для режиссёрской группы сделать «Предложение» и «Медведя» Чехова. И ей нужен Михаил Чумаченко… Я всерьёз обиделся! И когда народ катался по Франциям и Испаниям, привозил новые джинсы и блоки американских сигарет, хвастался – «а мы вчера были на приёме у мэра Парижа» – я в Москве разбирался с Чеховым… Очень не любя всё это… Сегодня, оглядываясь назад, я понимаю: если бы не было этих полгода с Чеховым, не было бы и меня…
Наталья Алексеевна многому меня научила. Её формулировка «смотреть и видеть, слушать и слышать, на всё реагировать» абсолютно правильна. И ещё «читать и вчитываться». Вот этому «вчитываться» она меня и учила.
Она говорила: «Запомните, Миша. У Чехова есть понятие – шутка. Там смеются. А есть понятие – комедия. Комедия это не всегда смешно». Шутка должна быть смешной. Обязательно. А комедия – совсем не обязательно.
Комедия «Вишнёвый сад» – это про нелепость. Про неумение жить, неумение понять, неумение услышать.
— Почему в «Вишнёвом саде» никто не счастлив?
Страшный рефрен Фирса – «Недотёпы», или Лопахина: «У вас всё есть, ну скажите хоть одно слово и мы всё сделаем» – это рефрен сегодняшнего дня. Женщина возвращается из-за границы – и женщина уезжает за границу. Фразы: «Я не увижу своей девочки» или «Хочу увидеть Россию» тоже «про нас».
Герои «Вишнёвого сада» несчастливы, потому что они не договаривают, боятся называть вещи своими именами. Сегодня самое больное место в театре – театроведение. Которого нет. Под театроведением подразумеваются люди, которые имеют право голоса. Мы существуем в установке «Это не мой театр»… А чей тогда театр?
— Есть хорошее название: «По ком звонит колокол». В нашем случае вопрос звучит так: по ком стучит топор или по ком лопнула струна… Так по ком в спектакле «Вишнёвый сад» лопнула струна?
По огромному изменению общества и социума. По изменению нашего понимания того, за что мы отвечаем… Помню, как набирался курс Хейфеца – тот, где учились Александр Паль, Александр Петров. Талантливые ребята. Только что вывесили списки зачисленных. Внизу радость, пляски. А мы с Леонидом Ефимовичем стоим на третьем этаже, смотрим, курим. Он мрачно мне: «Что с ними будет через четыре года?»
Вот и всё. Про это и струна. Что с нами будет через четыре года?..
Нелли Тен-Ковина
Фото: Алексей Петров, Марина Богдан